Гроза 1940 - Страница 92

Видимо кто–то там наверху, в Москве, имеющий право решать судьбы не только отдельных людей, но и целых народов, вынес городу смертный приговор. И вот теперь этот приговор приводили в исполнение, не жалея смертоносного железа.

Шестнадцатисантиметровая русская мина была самым жутким подарком, падающим на головы его солдат из затянутого пылью и дымом неба. Если от настильной траектории снарядов можно было укрыться за тыловой стороной домов, впрочем, успешно превращаемых этими снарядами в груды битого кирпича. То от мин, с жутким свистом и воем влетающих в укрытия, а то и прямо в окопы, спасали только подвалы. Эти же посланцы ада, ибо только дьявол мог додуматься до мин такого калибра и мощи, с лёгкостью разносили любые перекрытия, заживо хороня отчаявшихся людей под обломками. Из двух взводов его батальона попавших в такие ловушки откопать удалось чуть более трети. И то половина была ранена осколками мины и разорванных страшной силой кирпичей.

Вот и сейчас соседний батальон лишился левофлангового взвода. Даже если кто–то и остался жив после взрыва, вряд ли он будет боеспособен. Чаще всего остаются в живых те, кого отшвырнуло страшной силой в сторону. В результате – контузии и переломы, которые уменьшают количество солдат не хуже классических ран.

Мелькнула мысль, что правый фланг батальона теперь нужно усилить ещё одним пулемётом, но тут же погасла. Отправлять солдат из относительно безопасных укрытий на верную смерть не хотелось. Вряд ли русские перейдут в наступление. Зачем им ложить головы под пулями, если можно смешать врага с землёй с безопасного расстояния.

Хлопнула где–то далеко четвёртая мина. Гюнтер облегчённо вздохнул. Обстрел закончился. Какое счастье, что у русских не так много боеприпасов для этих чудовищ, а то бы от солдат доблестного вермахта уже ничего не осталось. Если бы русские ещё умели соблюдать график ведения огня, потери немецких войск были бы намного меньше. Но эти азиаты никакого понятия не имеют о пунктуальности. Никогда неизвестно, на сколько именно начнут раньше или же, что более вероятно, опоздают начать обстрел артиллеристы противника. Вот и приходится быть всё время настороже.

Гюнтер сделал ещё один рывок и добрался до подбитого в один из первых дней панцера. Тогда они ещё наступали и какая–то русская батарея, подпустив их ближе, практически в упор расстреляла наступающие панцеры в подставленные борта. Часть повреждённых машин вскоре утащили ремонтники. А эти три так и остались молчаливым напоминанием о днях относительной удачи. Русские тогда сожгли семь машин, и только вмешательство литовцев, выступивших на стороне вермахта, помешало им перестрелять всю танковую роту. Хорошо замаскированные орудия удалось обнаружить только, когда в их расположении стали рваться гранаты. Это литовцы ударили в тыл советской батарее.

Остатки литовского отряда добровольцев держали оборону на его левом фланге. Правда, с каждым днём их становилось всё меньше и меньше. И не только из–за боевых потерь. Смело вступившие в бой в первые дни, когда победа вермахта казалась несомненной, теперь, когда танковая группа Гепнера сидела в котле, они быстро растеряли боевой пыл и начали разбегаться, страшась русского возмездия. Среди них, да и немецких солдат тоже, ходили жуткие слухи о расправах, утраиваемых русскими над добровольцами литовских отрядов и их семьями.

Сам Гюнтер этим россказням не верил. Как могли сведения об этом попасть в блокированный со всех сторон город. Сами литовцы при этом ссылались на каких–то знакомых своих дальних родственников, с риском для жизни пробравшихся через линию окружения. Зачем? Зачем здравомыслящему человеку спешить на верную смерть? Тем более, что обстоятельные неторопливые литовцы не производили впечатления сорвиголов. Они и в драку то ввязались только потому, что посчитали абсолютно безопасным для себя выступить на стороне победителя. Да ещё в надежде, что на этом их участие и закончиться. Не получилось!

Гюнтер переместился за третий панцер. Закопчённые останки некогда грозной боевой машины, распахнувшие от внутреннего взрыва многочисленные люки, являли собой жалкое зрелище. Красавец Pz–3, гордость танковых дивизий вермахта, несомненно, лучший танк Европы, оказался просто беспородной шавкой по сравнению с породистыми бульдогами Восточного фронта. Никогда он не забудет растерянные лица танкистов после первого столкновения с русскими Т–50, которые оказались ничуть не хуже их прекрасных машин. И дикий ужас в глазах уцелевших после столкновения с ротой тяжёлых КВ. Нет, танкистам вермахта приходилось нести потери и раньше. Чаще от артиллерии, реже при столкновениях с очень даже неплохими французскими танками. Но никогда эти столкновения не заканчивались с таким диким счётом: один – к десяти. Потеряв во встречном бою двадцать машин, большую часть безвозвратно, танковый батальон вермахта с трудом остановил продвижение пяти тяжелых русских танков, подбив всего лишь два! Причём эти монстры не горели. Они всего лишь остановились, а один из них даже продолжал стрелять.

Гюнтер выглянул из–за гусеницы. Предстоял самый опасный рывок через открытое пространство, простреливаемое русскими пулемётами. Шевельнулось сожаление о том, что не послушал приказа оберст-лейтенанта и не пошёл кружным путём через тылы. Правда, путь при этом был, по крайней мере, в три раза длиннее, а насчёт безопасности – мины со снарядами там падают даже чаще, чем на передке. Ну, а русская авиация, не трогающая траншеи переднего края из–за боязни накрыть своих, в тылах просто зверствует, расстреливая всё, что имеет глупость пошевелиться.