Гроза 1940 - Страница 9

– Спасибо, что поверил мне, – сказал он лейтенанту.

– Тебе тоже спасибо, что не забыл про меня, – ответил Егорцев, – одевайся, нам скоро идти.

Андрей быстро надел форму и сапоги, даже портянки намотал правильно, всё вспоминалось само собой, как будто только вчера пришел из армии. Вот только с портупеей пришлось повозиться, сам он её никогда не носил, а как она выглядела на офицерах, вспомнить не мог. Ему на помощь пришёл лейтенант, показал, что и куда надо продевать, и на этом процесс преображения гражданского человека в военного завершился. Андрей осмотрел себя в зеркало, разгладил немногочисленные складки, поправил фуражку. Лейтенант одобрительно кивнул, спросил:

– В армии служил?

– Два года солдатом по призыву, и полтора сверхсрочной по контракту. – Ответил Андрей. – А шинели нам дадут?

– Сегодня шинели не понадобятся, – ответил Егорцев, – сегодня мы должны прибыть на совещание генерального штаба, которое будет проводиться здесь в Кремле.

– И в каком качестве мы должны там быть? – удивился Андрей.

– Товарищ батальонный комиссар, я же не бог, и не начальник генерального штаба, – усмехнулся лейтенант, – откуда мне знать? Дан приказ явиться. А зачем начальство знает, для того у него звёзды в петлицах.

– Да ты, лейтенант, философ, – удивился Андрей.

– Два курса политехнического закончил, до того как призвали, – ответил Егорцев.

Андрей с удивлением посмотрел на своего охранника. А лейтенант то оказывается не так прост! Не из выслужившихся костоломов, а из призванной интеллигенции. И образование не рядовое для энкавэдэшника. Промелькнули в голове у Андрея подобные мысли, но тут же всплыли другие. А почему он решил, что в НКВД работали только тупые громилы?

Из воспоминаний творческой интеллигенции, которая активно и старательно стучала в этот самый НКВД друг на друга, писала доносы километрами, преданно озвучивала любое желание власть предержащих. А чаще всего даже не желания, а прозрачные намеки, которые в устах этой интеллигенции приобретали законченность и стройность. А под старость у них вдруг проснулась совесть и захотелось поговорить об этом. Но вместо того, чтобы покаяться в своих грехах, настоящий интеллигент всегда найдёт виноватых в том, что он совершил подлость. Вот и оказались работники НКВД, все поголовно, кровожадными бессердечными чудовищами.

Андрей не любил интеллигентов, хотя сам и был им, то ли в пятом, то ли в шестом поколении. Жизненный опыт научил его, а война в Чечне подтвердила, что из интеллигентов получаются хорошие собеседники, но хреновые друзья. На второй год этой бессмысленной войны он однажды набил морду одному из своих шапочных знакомых, оказавшемуся в их части в качестве корреспондента какого–то «"демократического"» листка, за что и был досрочно, до окончания контракта, уволен. Этот мудак с чувством превосходства, хорошо поставленным голосом поучал вернувшихся из рейда пацанов, что их служба является уголовным преступлением, что самое лучшее для них немедленно перебежать на сторону врага. Пацаны, притащившие из рейда двух раненых товарищей, скрипели зубами, но под строгим взглядом замполита, которому хотелось перебраться подальше от этих опасных мест, молчали. Случайно забредший на эту лекцию, Андрей узнал в корреспонденте дальнего родственника своей матери, радостно поприветствовал его и тут же получил отповедь «"о недопустимости интеллигентному человеку опускаться до уровня «"тупой боевой гориллы"». Вещал всё это корреспондент с пафосом, с презрительным взглядом осматривая погоны прапорщика на плечах Андрея. За что и получил немедленно в морду, да не один раз. Кинувшийся на помощь московскому гостю замполит «"случайно"» зацепился за чей–то сапог и растянулся на полу, также «"случайно"» на него упала пара стульев. К тому времени, когда он сумел придти на помощь, высокий московский гость, представитель новой российской демократии уже щеголял побитой мордой, наливающимися синевой синяками под глазами и почему–то имел на заднице несколько отпечатков от подошв, хотя Андрей ногам волю не давал. Вой по этому поводу в демократической прессе продолжался несколько дней. С каждым новым репортажем увеличивалось количество «"негодяев избивавших представителя демократической прессы"», для каждого телешоу старательно подрисовывали, сошедшие к тому времени синяки. После каждого такого представления благодарные офицеры их части, и не только их, поили Андрея водкой, «"за храбрость и решительность при защите товарищей от врагов нашей Родины"». Фраза была взята из официального наградного листа, выданного Андрею после этого случая командиром их бригады. Конечно, официально награждение было дано за боестолкновение с бандитами, произошедшее на три дня раньше, но все в бригаде, до последнего кашевара, знали об истинной причине благодарности. Жаль только, что полковники в армии оказались гораздо порядочнее генералов. Получив от полковника орден, приказом вышестоящего генерала прапорщик Банев был уволен в запас.

«"А жизнь, оказывается намного сложнее, чем мы её себе придумали!"» – Думал Андрей двигаясь вслед за лейтенантом сопровождения по коридору. – «"Вот и ещё одно подтверждение, в лице лейтенанта Егорцева, ошибочности представлений позднего времени об карательных органах"». Позади него шёл Егорцев с интересом осматривая кремлёвские коридоры, в которых он оказался впервые. Их провели в большой зал, показали места в последнем ряду. «"Всё правильно"», – подумал Андрей, – «"такая мелкая сошка и должна сидеть последней, странно, что вообще сюда запустили"». Они с Егорцевым с интересом вертели головами. Андрей узнал Жукова, Шапошникова, Ворошилова и Буденного, догадался о личностях ещё некоторых генералов, портреты которых он когда–то видел. Труднее было с несколькими гражданскими, которых он не знал, за исключением Молотова и Калинина. Егорцев, наклонившись к нему, стал объяснять кто есть кто, но и ему были известны только высокопоставленные партийные деятели.