Гроза 1940 - Страница 112

112

Командующий Африканским корпусом такого терпения не имел. Если быть точным, то он вообще не имел никакого терпения. Потому и метался сейчас по берегу, вымещая злость на безответном прибрежном песке.

Блестящая операция закончилась грандиозным провалом! На последних каплях бензина его панцеры выкатились на берег Суэцкого канала, чтобы последними снарядами запоздало отсалютовать отплывающим вдаль английским кораблям.

Развить успех было нечем. Тяжелый чёрный дым, стелющийся вдоль берега, ставил жирный крест на дальнейшем продвижении. Англичане всё–таки решились взорвать свои стратегические склады. Вернее завязнувшие в обороне последних английских батальонов панцеры передовой пятнадцатой танковой дивизии не сумели прорваться в город, давая возможность британским генералам отправить в воздух его надежды продвинуться дальше.

Прислонившись к не очень горячему теневому листу брони бронетранспортёра обер–лейтенант, командир охраны командующего, лениво наблюдал за его перемещениями по берегу. Обер–лейтенанту было скучно. Метания генерала вызывали у боевого офицера, случайно попавшего в «"штабные крысы"», как охарактеризовали бы его редкие друзья из недавних сослуживцев, всего лишь ленивый интерес. Он охотно заключил бы пари, по примеру врагов англосаксов, на каком именно шаге командующий наконец–таки упадёт. Подходящие ситуации возникали уже несколько раз, но каждый раз генерал в последний момент изворачивался, в очередной раз подтверждая свою репутацию счастливчика, способного выкрутится из самой безвыходной ситуации. Вот только спорить было не с кем. А если откровенно, то было попросту опасно. Это в своём, трижды проклятым всеми богами и чертями в придачу, разведвзводе он мог позволить себе удовольствие высказывать мысли «"без цензуры"». Здесь же просто желая «"доброго утра"» и «"приятного аппетита"» стоило контролировать свои слова и даже мысли. Ибо желающие взлететь как можно выше по служебной лестнице, в отличие от его бывшей дивизии, предпочитали проливать не кровь, а чернила. Впрочем, от крови они тоже не отказывались, но предпочитали, чтобы лилась чужая. Неплохо, если в бою, ну а если в подвалах родного гестапо, то вообще великолепно.

Обер–лейтенант в очередной раз окинул взглядом своих подчинённых. Все несли службу, или старательно это демонстрировали, в соответствии с его приказом и требованиями устава. Обер–лейтенант достал пачку сигарет, прикурил одну из них и вышел из тени. Солнце с яростью набросилось на новую жертву. Жара с трудом переносимая в тени, на солнцепёке была просто невыносимой. Выросшему среди альпийских лугов в прохладных горных долинах, обер–лейтенанту она казалась самым страшным наказанием за всю его недолгую жизнь. Не спасала и близость реки. Каждое живое существо старалось найти хоть какую–нибудь тень, не были исключением и его солдаты. Стоило только кому–нибудь из них выпасть из поля зрения офицера, как он немедленно смещался в сторону ближайшей тени. Офицер прекрасно понимал солдат. Если даже прокалённые зноем своего нищего острова сицилийцы старались в полуденные часы забиться в какую–либо нору и блаженно продремать время сиесты, то немцам было намного тяжелее. Даже ветераны Африканского корпуса из пятой лёгкой дивизии, переброшенные сюда ещё в феврале, с наступлением большой жары плохо себя чувствовали, то солдатам его дивизии, оказавшимся в этой пустынной печке самыми последними, было тяжелее вдвойне.

Обер–лейтенант перебарывая желание вернуться обратно в тень двинулся проверить посты. Неторопливо обходя место стоянки он анализировал ситуацию. И хотя от него сейчас не требовалось принимать самостоятельных решений, прошлое войскового разведчика брало своё. Роммель, конечно, славился своей эксцентричностью и выйти в самую жару на солнцепёк для него не было чем–то удивительным и необычным. Но все свои безумства он совершал неизменными только один раз. Второй раз уже было что–то другое. Но вот уже третий день, отбросив другие дела, он мечется по берегу в нетерпении поглядывая на часы. Явно кого–то ждёт. Это не могут быть немцы или итальянцы, их можно вызвать в штаб. Вряд ли это кто–то из арабской резидентуры, с ними намного удобнее встречаться в кривых улочках окраин Каира. Да и не генеральское это дело, тем более генерала такого ранга, встречаться со шпионами, какие бы важные сведения они не доставляли. Наверняка, этот кто–то будет англичанином, и англичанином имеющим право принимать решения.

Обер–лейтенант посмотрел по сторонам. Теперь только упёртые идиоты, а обер–лейтенант к ним не относился, не понимали, что война в Африке зашла в тупик. По сути дела последний рывок на Каир быль всего лишь данью самолюбию их командующего. Никакого практического смысла в сложившейся обстановке в этом не было, с военной точки зрения, но от этого дела изрядно несло политикой, по мнению обер–лейтенанта, самым мерзким и подлым занятием на Земле. Поэтому, когда на берегу в километре от них показалась группа всадников, обер–лейтенант понял, что они наконец–то дождались.

Он оглянулся на бронетранспортёр и пулемётчик быстро повернул ствол в сторону приближающейся группы. Ещё один жест рукой и все часовые повернули оружие в сторону гостей. Остановился и Роммель, ожидая дальнейших действий всадников. Те не доезжая той незримой черты, за которой пулемётчик должен был открыть огонь, остановились. От группы отделилось трое, соскочили с лошадей и двинулись в сторону командующего Африканским корпусом. Роммель двинулся к ним, обер–лейтенант ощутил смутное беспокойство и уже приготовился дать команду на выдвижение, когда генерал остановился. Пройдя несколько шагов, явно из вежливости, он стал ждать приближения своих гостей. Не различимые издалека детали, делавшие их всех похожими из–за одинаковых одеяний пустынных жителей, по мере приближения могли многое сообщить знающему человеку. Из троих только один наверняка был арабом, но ни в коем случае не высушенным солнцем бедуином. Холёная бородка, менее смуглый цвет лица, а самое главное сверкающие на солнечном свету драгоценные камни колец, унизывающих пальцы, говорили о высоком положении этого человека. Двое других были европейцами. И обер–лейтенант мог поспорить на что угодно, что один из них был англичанином, а вот второй его соотечественником. Не составляла сомнений и военная выправка немца, хоть и пытался он маскировать её просторным халатом бедуина. Англичанин был более мешковат, но и он явно когда–то походил в мундире, а может и ходит сейчас, просто лучше маскируется.

112